Я позвонила в Москву. Супругам и актерам. Ольге Остроумовой и Валентину Гафту. Вернее будет сказать так: Актерам. Любимым и знаменитым. Которых мы уже завтра ждем в гости, со спектаклем « Муж, жена и любовник» по мотивам Достоевского и Тургенева (режиссер Юрий Еремин, сценограф Валерий Фокин, костюмы Ольги Кулагиной).
Москва вторглась в тель- авивское утро, стало радостнее и спокойнее, ведь если с утра есть возможность поговорить о театре – ты уже чуть благополучнее. И вот ведь как все просто, телефон, мгновение вселенского шуршания – и ты уже беседуешь с умными и интеллигентными людьми из театральной столицы половины мира. Они вчера играли для москвичей, завтра сыграют для меня. И – спасибо прогрессу, самолетам, факсам, интернетам…
Что я знаю о них, об Остроумовой и Гафте? Что своего могу рассказать? Что Ольга Остроумова сыграла красавицу-школьницу Риту, свою первую роль в фильме «Доживем до понедельника». А потом снялась в роли Жени Камельковой в отчаянно светлой и трагичной картине «А зори здесь тихие…» - и сразу стала еще более узнаваемой, очень популярной, сказала что-то важное про целое поколение, про идеалы и негромкий, необходимый стране, великий героизм.
Она считает себя актрисой без амплуа, не любит суеты вокруг своего имени, своих работ. Она женственна – истинная женственность как раз и не дает, не позволяет толкаться, чваниться, проявлять премьерство и звездность. Она – изысканна. И это ее марка, отличие. Ее кредо.
Что я знаю про Валентина Гафта? Строг к себе. Создал галерею запоминающихся человеческих характеров в театре и кино. Реально, всей своей жизнью опровергает мнение Андроникова, что артисты – «люди малообразованные, книг не читают». Пишет эпиграммы как крутой бесстрашный юморист, сказал о себе « Я – поле, минами обложенное», шутит отважно, изумительно художественно, безоговорочно – даже обидеться почти невозможно, так это точно, в десятку.
Есть у него в его поэтических текстах и про то, что мысль задумывает душа, оно и верно, она, душа, ведь самое творческое в нас…
Москва проснулась, гудела и шагала по мартовскому снегу. Ольга Михайловна Остроумова была дома перед съемкой.
Она взяла телефонную трубку. Я начала:
- Здравствуйте, я бы хотела, чтобы вы рассказали о спектакле, который вы к нам привозите.
- Материал бесконечно интересный, классический, вечный - это рассказ Достоевского «Вечный муж» и почти такая же история, только в другом жанре, в другом стиле выдержанная - Тургенев, «Провинциалка». Режиссер театра Моссовета Юрий Еремин, мой однокурсник, соединил эти два сюжета, - я в его спектаклях играю много, занята почти во всех, и эта работа мне тоже показалась очень интересной. У меня обычно спрашивают, как я общаюсь, сосуществую с мужем, Валентином Гафтом, в этом спектакле. А я с ним не встречаюсь. У нас нет общих сцен. Мы не находимся в одном сюжете – он в Достоевском, я – в Тургеневе…
- Мы так много видели «импортных» работ, так привыкли к некоему кассово-стандартизиванному варианту гастрольных спектаклей, что иногда с опаской относимся к очередной встрече…
Она застенчиво напоминает:
- Но в этом случае в спектакле играют и Валентин Гафт, и Саша Яцко, это тоже говорит об уровне, надеемся, что их помнят…
- Думаю, больше подходит другое слово - «любят». Их любят. И это действительно очень обнадеживает.
- И еще один наш плюс. Вы много раз видели спектакли антрепризные, собранные для одной поездки, или – для многих поездок. Когда на сцене два стула, стол – и три актера. У нас – другое, все всерьез, это спектакль театра Моссовета, репертуарный, очень обкатанный, получивший свою долю успеха в Москве. А Москва все же театральная столица!
- Все так. Вы уж бывали в Израиле, какие впечатления, воспоминания у вас связаны с нашей страной?
- Я была лет семь назад, с антрепризой Михаила Козакова, мы играли в разных городах спектакль «Цветок смеющийся». Спектакль был милый, веселый. Нам было очень интересно, нас тепло принимали. Я когда в первый раз ехала, несла в себе, в своем сердце очень большую приязнь к вашей стране, но первое впечатление, когда мы ехали из аэропорта в Нетанию, было сплошным дорожным разочарованием: пустынно, пусто, домики невысокие, некрасивые…
- …да, наша архитектура оставляет желать лучшего…

- …а потом все изменилось, все стало снова теплым, изумляющим, мы увидели Израиль близко, даже изнутри, и я поражаюсь трудолюбию и оптимизму людей, которые построили эту страну, дали ей так много любви, так много веры, меня приводят в восторг, как орошают поля, как к каждому кустику и цветочку подведена вода. Это невероятно! И искусство, мне кажется, в Израиле любят, понимают, Достоевский и Тургенев – это вечное, великое, и наверняка может тронуть и порадовать!

- Когда мы смотрим московские телеканалы, на экране мелькают кадры насилия, чемоданы с долларами, сплошной стеной, как осенний дождь, идут сплетни обо всех, обо всем - и это почти всегда вранье…Как живет театр, как живут серьезные творческие люди в этом круговороте убийств, подкупа, не очень пристойных развлечений, квази –искусства?

- Я редко смотрю телевизор - нет времени, но вы правы, есть все – и истинное, и вранье. Я знаю только то, что Москва никогда не станет городом с низкой театральной культурой, здесь всегда есть, всегда будет много настоящего. Бывают неудачи, бывают обычные спектакли – но есть и взлеты, открытия. Чернуха, ложь, насилие – тоже есть, все есть. Театралы, интеллектуалы отличают белое от черного. На том и стоит культура. Театр- живое существо, жизнь его меняет, жизнь в него вторгается. Он реагирует на жизнь. Театр не может быть в стороне от того, что происходит в стране. И - кино тоже. И всегда есть другая, иная тема, другой подход. Не все стрелять и убивать, автомобили переворачивать. Я снималась только что в фильме, большом, 20 серий, о людях, о жизни, любви, страданиях. Моим партнером был Даниэль Ольбрыхский, очень хороший актер. Этот фильм – не в русле всех этих желтых проявлений, побегов, разборок, описаний жизни мафии и миллионеров. Он - о нас, о простых людях, о жизни и человечности, о любви. А прессу мы классифицировали, знаем, от кого чего ждать. Газеты, такие, как «Жизнь», мы в руки не берем, знаем, что можно испачкаться. Опыт уже есть, уже знаем, где «желтая» пресса. Дистанцируемся от нее.
- К вопросу о прессе. Я знаю, что и вы, и Валентин Иосифович, не очень жалуете журналистов. Не слишком просто уговорить вас на интервью. А вы сами, если бы вдруг стали не актрисой, а журналисткой, что бы спросили у звезды, у любимой и очень уважаемой вами актрисы? У Джульетты Мазины, к примеру, или Мерил Стрип?
– Ничего. Я не очень знала бы, что спросить. Это честно. Я бы пожелала здоровья. Сил. Много лет счастливой работы.
Я сама не очень тяжело несу бремя славы - меня мало узнают, я не такая, какими бывают актрисы в представлении обывателя, никаких дорогих мехов, ничего такого сверхзвездного. И я очень ценю в людях деликатность, не люблю, когда меня похлопывают по плечу, - меня от этого корежит…
- И ничего тайного о себе журналистам не рассказываете?
- Стараюсь. Хотя иногда такие журналисты попадаются, что знают подход, умеют выспросить, нет-нет, да и проговоришься, забудешься.
- Вы когда-нибудь жалели, что выбрали эту трудную профессию, этот путь?
- Жалеть – не жалела, не могу так сказать, но я бы спокойно прожила бы и без театра, без кино, это для меня не самое главное в жизни. Я отдала много времени и сил семье, детям - из-за детей отказывалась от многих предложений, для того, чтобы побыть с детьми, сознательно многое упустила в карьере – и нисколько об этом не жалею. Да и время было такое – театр стал газетой, однодневкой, выражал только то, что происходило на улице. Хотя все равно театр мне ближе и дороже, чем кино, в театре можно сыграть заново, иначе, исправить и дополнить. Прожить еще раз. В кино – навсегда, и хоть плачь потом.
Я смотрю свои фильмы редко, почти не смотрю – но всегда вижу только ошибки, промахи, радости мне эти просмотры не доставляют.
- Какая книга сейчас с вами? Что из произведений литературы вам доставляет удовольствие?
- В последнее время я снималась очень интенсивно, уходила из дому в 8 утра, возвращалась в 9 вечера, ничего не успевала. Читала просто для успокоения – всякие пустяки, не литература - чтиво, несерьезное и нетрудное. Но есть книга нашего друга, Саши Чудакова, который недавно погиб, он был исследователь Чехова, интеллигент, умница, муж Генриетты Чудаковой, которая всю жизнь занимается Булгаковым, так вот я читаю его книгу - и очень, очень мне это нравится. Я заряжаюсь и расту.
- А у вас у самой был ли в последнее время такой случай, что вы пришли в театр, расположились в кресле, начался спектакль – и случилось чудо, и вы испытали потрясение? Было такое?
- Да, было. Я пошла в театр « Эрмитаж», смотрела спектакль « Ивонна, принцесса Бургундская» по пьесе Гамбровича. Я была в таком прекрасном настроении, будто глоток чистого, целебного воздуха глотнула. Потом шла по улице – и была счастлива. В этом спектакле играла и моя дочь, Ольга Левитина.
- Вы не сопротивлялись тому, чтобы она стала актрисой? Или вы как герои Теофиля Готье, его любимые актеры, которые считают, что нельзя не хотеть быть актером?
- Она сказала, что будет поступать, мы сказали, что не будем ей помогать. Даже не скажем никому, что она сдает экзамены. Ее взял к себе на курс и потом в свой театр Петр Фоменко, а этому, согласитесь, можно радоваться.
Ольга потом от него ушла к отцу, к моему первому мужу, Михаилу Захаровичу Левитину, в его театр «Эрмитаж», но Фоменко ее многому научил.
- А еще какие театральные потрясения вы храните в душе?
- Я была молоденькой актрисой, работала в ТЮЗе. Мы приехали в Ленинград, пошли в БДТ, там был дневной спектакль. Обычно актеры не очень любят играть дневные спектакли, не то настроение, не та атмосфера. Шла «Беспокойная старость» с Юрским и Поповой. Это было потрясение, открытие, искусство,
я вышла в слезах, я помню этот спектакль с такой силой, с таким чувством, будто это было вчера, его краски не померкли нисколько. Это был высокий пример служения профессии – и я не забуду его никогда.
- Вы выросли в религиозной семье, в свете этого есть какое-то место в Израиле, которое для вас особенно свято?
- Мой дедушка был священником, мы проводили у него лето, мама была религиозной, папа, вероятно, тоже, но это не очень явно проявлялось.
Мы – нормальная семья. Для меня все храмы, все религии, собранные в Иерусалиме, очень важны, интересны, я воспринимаю это место, где все религии собраны, как цветы в вазе, как надежду на то, что возможен мир, понимание, что люди могут между собой договориться. И мне не более дорог Храм Гроба Господня, чем Стена плача, я испытываю одинаковое, священное, огромное волнение в обоих этих местах.
- А что было такого, что вас в нашей стране разочаровало, рассердило?
- Ничего подобного не было. Мне все понравилось.
- Экспансивность, шумливость, не очень тонкое воспитание - скажем так - тоже?
- Нет-нет, это нормально. Мой первый муж, Михаил Захарович Левитин, родом из Одессы, так что я все эти шумы и экспансивность очень хорошо знаю, понимаю, да и отойти можно, не слушать, если уж чересчур шумят.
- Вы себе что-то купите в Израиле?
- Разумеется! Это будет память – и духовная, и материальная, я непременно привезу из Израиля и свечи, и сувениры, и подарки, и все, на что душа откликнется.
- Стандартный, банальный вопрос: вам не страшно к нам ехать?
- Нет, страха нет, я верю в судьбу. Да и вообще мне не страшно.
- Мы вас очень ждем,
очень надеемся на то, что спектакль будет праздником, открытием. Все же – Моссовет, и вы, и великий Гафт…
-_Спасибо, до встречи. Я передаю Валентину Иосифовичу трубку, сами ему о нем все и скажете…
Валентин Гафт, утренний голос. Как давно, в другой жизни, меня заворожил этот голос, молодой, влюбленный и ошибающийся – в
«Тане» Арбузова-Эфроса, а потом – уже в других фильмах, спектаклях, и снова был мороз по коже: чудо, откровение, искусство…
Гафт вежливо и чуть настороженно здоровается. Я робею –и это понятно, Гафт все-таки. Начну со светских тем:
- Валентин Иосифович, вы у нас уже бывали, и не раз?
– Да, даже сосчитать трудно, раза четыре или пять, и я тоже очень радуюсь, и очень волнуюсь за вас, ведь такая крошечка- страна, а вокруг враги, которые мечтают вас уничтожить, и мира нет, нет покоя, нет уверенности.
Хотя я говорил со знакомым, который живет во Франции, спрашиваю: « Что, тревожно, беспорядки?» - а он: «Да ничего, это по телевизору так выглядит, а на самом деле –ничего!». Вот и вы - живете, привыкли, в театр ходите.
- Наша публика отличается от московской?
- Нет, никакой разницы. Вся публика одинаковая, всюду.
Я тоже, как и Оля, восхищаюсь тем, что израильтяне сделали на своей земле, их трудолюбием, умением строить эту зеленую сказку посреди пустыни.
- Что вы думаете о спектакле, который мы вот-вот увидим?
- Это очень трудная, серьезная работа, непростой спектакль, я должен сказать, что мой партнер, замечательный актер Саша Яцко, очень важен для меня в этой работе, он меня абсолютно устраивает, и - я надеюсь! - что и я его устраиваю.
Материал – классика, живая, мощная, заставляющая думать, извлекающая и из участников, и из зрителя мысль. Спектакль, за который не стыдно.
Мы ведь очень зависимы – от всего, от режиссера, партнеров, материала. А тут вся зависимость вроде удачная.
- Вы перед спектаклем не общаетесь, не говорите по телефону, не идете в магазин? Входите в образ?
- Бывает по-разному.
Если работа уже в тебе, и она выросла, и есть пространство, которое ты и вынесешь на сцену – все можно, ничего не помешает. Когда тебе есть, что сказать, когда ты все необходимое для роли уже нажил. Знаю актеров, которые чуть ли не хранят молчание перед Спектаклем, готовятся, собираются – а ничего не получается. Вон голливудские актеры, как говорят, и пьют, и в карты играют, и позволяют себе то, что позволяют, а в кадре – все изумительно, все выходит, все так, как надо. Когда есть, что сказать, ничего не мешает это сделать.
- Я недавно прочла книгу, страшную, преступную – « Где хорошо, там и Родина» Станислава Куняева.
Она – про интеллигентов, про то что, евреи-интеллигенты – люди без корней, без принципов, без совести. И с ними надо разобраться…
- И что тут такого страшного? Мы его, этого Куняева, знаем, он так думает, пишет – и черт с ним. Мало ли выродков?
-Это не государственная политика страны?
- Хочу надеяться, что нет. Очень хочу в это верить. Вот еще расскажу вам. Я недавно снялся в фильме Никиты Сергеевича Михалкова, это римейк американской картины «Двенадцать рассерженных мужчин», о заседании присяжных, которые должны вынести решение – виновен подсудимый или нет. Я сыграл еврея. Это для меня было очень важно, я всегда хотел и никогда не играл эту тему. И все в этом фильме было для меня необыкновенно, ново – прелестный грим, новый для меня характр
На главную
На главную раздела